И когда я сижу в ночи, и по горлу меня муза гладит, мир, дешёвка, тогда замолчи! Есть лишь я, и она, и тетради.
Я сейчас пишу фанфик по "Шерлоку" и поэтому пересматриваю некоторые старые серии. В "Рейхенбахском падении" мистификация с Ричардом Бруком напомнила мне о вот этом рассказе Александра Грина.
Читать дальше
В мрачной долине Энгры, близ каменоломен, судья Гаккер признался мне
во многом необычайном.
- Друг мой, - заговорил Гаккер, - высшее назначение человека -
творчество. Творчество, которому я посвятил жизнь, требует при жизни творца
железной тайны. Имя художника не может быть никому известно; более того,
люди не должны подозревать, что явления, удивляющие их, не что иное, как
произведение искусства.
Живопись, музыка, поэзия создают внутренний мир художественного
воображения. Это почтенно, но менее интересно, чем мои произведения. Я
делаю живых людей. С этим возни больше, чем с цветной фотографией.
Тщательная отделка мелких частей, пригонка их, чистка, обдумывание
умственных способностей созданного вновь субъекта, а также необходимость
следить за тем, чтобы он поступал сообразно своему положению, - отнимают
немало времени.
- Нет, нет, - продолжал он, заметив на моем лице недоверие и
натянутость, - я говорю серьёзно, и вы скоро это увидите. Как всякий
художник, я честолюбив и желаю иметь последователей; поэтому, зная, что
завтра окончу жизнь, решился доверить вам метод, посредством которого
достиг известных результатов.
Земля скупо создает новые виды растений, животных и насекомых. Мне
пришла мысль внести в роскошное разнообразие природы еще более разнообразия
путем создания новых животных форм. Открытие новой разновидности кокуйо*
или орхидеи увековечивает имя счастливого профессора, тем более мог
гордиться я, если бы удалось мне, - не путём скрещивания, это путь природы,
- а искусственно изменить видовые признаки отдельных особей с сохранением
этих изменений в потомстве. Я нашел верный путь, столь странный, но
бесконечно простой, что вы, если я посвящу вас в свое открытие, должны
изумиться. Однако я молчу, чтобы не сделать бедных животных пасынками
ученого мира, забавными униками: теперь же они - предмет благоговейного
изучения, завоеватели славы своим исследователям.
______________
* Светящийся жук.
Я создал плавающую улитку с новыми органами дыхания; шесть пород
майских жуков, из коих одна особенно замечательна выделением благовонной
жидкости; белого воробья; голубя-утконоса; хохлатого бекаса; красного
лебедя и много других. Как вы заметили, я выбирал общеизвестные, легко
встречаемые виды с целью наискорейшего их открытия учеными. Мои
произведения вызвали фурор; автором считали природу, а я читал о плавниках
новой улитки с улыбкой и нежностью к маленьким тварям, отцом которых был я.
В это время, определяя границы возможного, я занялся деланием людей. Я
придумал их три, выпустив в жизнь: "Даму под вуалью", известного вам "поэта
Теклина" и разбойника "Аспера", относительно которого в стране не
существует двух мнений: это - гроза округа.
Являлось бесцельной забавой производить обыкновенных людей, которых
весьма достаточно. Мои должны были стать центром общего внимания и
произвести сильное впечатление, совершенно так, как знаменитые произведения
искусства; след, задуманный и проложенный мной, должен был глубоко
врезаться в души людей.
Я начал с "Дамы под вуалью" как с опыта. Однажды к прокурору главного
суда в Д. позвонила стройная молодая женщина; лицо ее скрывал черный вуаль.
Она объясняла, что желает видеть прокурора для секретных разоблачений по
сенсационному процессу X., обвиненного в государственной измене. Слуга,
ходивший с докладом, вернулся, но дама скрылась. В один и тот же час того
дня, как обнаружилось, таинственная посетительница приходила с аналогичным
заявлением к сенатору Г., министру юстиции, военному министру и инспектору
полиции и везде скрывалась, не ожидая результатов доклада.
Предположения, возникшие в печати и обществе по поводу этого
необъяснимого случая, доставили мне множество приятных часов. Уличные
газеты кричали о мадам К., любовнице штабного генерала, заинтересованного в
гибели подсудимого, другие, с пеной у рта, объявили даму хитрой выдумкой
консерваторов, подкупленных министерской полицией, старавшейся прекратить
скандал. Третьи, измышляя интригу государств иностранных, обвиняли в измене
правительство и утверждали, что дама под вуалью - морганатическая супруга
принца В., красавица, опасная для мужчин, какое бы высокое положение они ни
занимали. Салонный шепот распространил клевету на женщин света и полусвета;
в таинственной даме олицетворяли подкуп, разврат, интригу, происки партий,
трусость и предательство. Наконец, общим голосом объявлена она была
Марианной Чен, полубольной сестрой капитана Чена, женщиной, которой
чудилось, что она знает всегда и везде правду.
Три года в четырех городах появлялась она, скрываясь от назначенных ею
самой свиданий по разным, но всегда крупным делам, имеющим мировое
значение. Никто не видел ее лица иначе, как на портрете, помещенном ею
вместе с собственноручным письмом в "Парижском Глашатае". Вот этот портрет.
Рассказ Гаккера взволновал меня, я начал верить ему; было здесь нечто,
похожее на эхо в овраге, когда повторенный звук указывает глубину обрыва;
эхом человеческого могущества звучал рассказ Гаккера.
Он подал мне фотографию; удачнее выбрать лицо, выражающее тайну, было
бы трудно: с полузакрытыми, прямо смотрящими глазами под высоким и гордым
лбом белело оно твердым овалом, и сжатые губы, казалось, только что покинул
отнятый от них палец.
- Марианна Чен - символ всего темного, что есть в каждом запутанном и
грозном для множества людей деле.
- Сотворение поэта Теклина, переводчиком которого я состоял до его
смерти, - более трудное дело. Как вы знаете, это писатель из народа, а
художественные требования, предъявляемые самородкам, не превышают обычного,
терпимого уровня; продуктивность их и демократические симпатии обеспечивают
им весьма часто жирную популярность.
В редакциях стал появляться застенчивый деревенский гигант, предлагая
приличные для необразованного человека стихи; на него обратили внимание, а
через год он писал уже значительно лучше. Затем, после нескольких
внушительных фельетонов и критических статей о себе Теклин исчез, изредка
сообщая, что он в Индии, или Бухаре, или Австралии, с быстротой молнии
перекатываясь из одного конца света в другой. Теклин продолжал писать
строго-идейные в социальном смысле стихи; здоровая поэзия его удовлетворяла
широкие слои общества, а слава росла. Я стал переводить его на всевозможные
языки и, могу вас уверить, достиг тоже известности, как недурной
переводчик.
Теклин умер недавно от желтой лихорадки в Палестро. Даже разбогатев,
поэт обходился без прислуги, был вегетарианцем и любил физический труд.
- Вы шутите! - вскричал я. - Но ведь это немыслимо!
- Почему же? - Гаккер искренне удивился. - Разве я не могу сочинить
плохие стихи?
Он замолчал.
II
- Это хорошее было произведение - Теклин, - сказал, выходя из
задумчивости, Гаккер. - Я тщательно сработал его. Но перехожу к тому, кто
мне интереснее всех, - к Асперу; не распространяясь о технике, я оставляю
этот вопрос открытым. В настоящем примере вы увидите черновик, будни
художника.
Аспер - тип идеализированного разбойника: романтик, гроза купцов, друг
бедняков и платоническая любовь дам, ищущих героизм везде, где трещат
выстрелы. Как это ни странно, но ожесточенно борясь с преступностью,
общество вознесло над жуликами своеобразный ореол, давая одной рукой то,
что отнимало другой. Потребность необычайного, - может быть, самая сильная
после сна, голода и любви; писатели всех стран и народов увековечили в
произведениях своих положительное отношение к знаменитым разбойникам.
Картуш, Морган, Рокамболь, Фра-Диаволо, волжский Разин, - все они как бы не
пахнут кровью, и мысль человека толпы неудержимо тянется к ним, как
тянется, визжа от страха, щенок к медленно раскачивающейся голове удава.
Это освежает нервы, и я создал легендарного Аспера. Порывшись в трущобах,
где лица заросли волосами и пропиты голоса, я остановился на беглом, весьма
опасном каторжнике. Не стоило мне больших трудов выгнать его за океан с
помощью денег; он был хорошо известен полиции, его арест был мне невыгоден.
Я воспользовался его именем "Аспер" - взял чужую мышеловку, но посадил в
нее свою мышь. В нашем округе вооруженные грабежи - обычное явление, и я
умело распорядился ими, но не всеми, а лишь такими, где преступники
обходились без насилия и убийства. Создав Аспера, я создал ему и шайку,
после каждого ограбления пострадавший получал коротенькое письменное
уведомление: "Аспер благодарит". В то же время наиболее бедные из крестьян
получали от меня деньги и таинственные записки: "От Аспера щедрого" или
"Свой своему. Аспер". Иногда послания эти становились длиннее; напуганные
фермеры читали, например, следующее: "Я скоро приду. За Аспера - помощник
его, скрывающий имя".
Случалось, что на фермеров этих действительно нападали, но в случае
поимки грабителей они, естественно, протестовали против принадлежности
своей к шайке Аспера, и это еще больше удостоверяло прекрасную дисциплину
неуловимого и, что признавали уже все, отважного бандита.
Дерзость и наглость Аспера обратили на себя особо пристальное
внимание. Сам он, как говорили, появлялся весьма редко, и мнения
относительно его наружности расходились. Воображение пострадавших помогало
мне сильно. Изредка я оживлял впечатления; например, завидя одиноко едущего
по дороге крестьянина, - надевал маску и молча проходил мимо него;
известная рисовка положением заставляла беднягу рассказывать всем о встрече
не с кем иным, как с Аспером. Устроив близ железнодорожной станции потухший
костер, я бросил около него на траву две полумаски, несколько пустых
патронов и нож; это обсуждалось серьезно, как спугнутый ночлег бандита.
Благодеяния его становились все чаще и разнообразнее. Я посылал деньги
бедным невестам, вдовам, умирающим с голоду рабочим, игрушки больным детям
и т.п. Популярность Аспера укреплялась с каждым месяцем, полиция же
выбивалась из сил, отыскивая злодея. Целые деревни подозревали друг друга в
укрывательстве Аспера, но невозможно было уследить ходы и выходы этого
замечательного человека. Однажды, зная, что поселку Гаррах по доносу
фантазера угрожают надзор и обыск, я послал от имени Аспера письмо в газету
"Заря": Аспер удостоверял клятвенно, что Гаррах враждебен ему.
Около этого времени Аспер влюбился.
Молодая дама Р. поселилась недалеко от Зурбагана в вилле своей сестры.
Во время лесной прогулки к ногам ее упал камень, завернутый в лист бумаги.
Подняв упавшее, Р. с испугом и удивлением прочла следующие строки: "Власть
моя велика, но ваша власть больше. Я тайно и давно люблю вас. Не
беспокойтесь; отверженный и преследуемый - я, произнося ваше имя,
становлюсь иным. Аспер". Дама поспешила домой. Семейный совет решил, что
это глупая шутка кого-либо из соседей, и успокоил взволнованную красавицу.
На утро под окном ее нашли целый сад роз; весь цветник, от клумб до
подоконников, был завален гигантскими букетами, а в дереве стены торчал,
удерживая записку, кинжал синей стали с рукояткой из перламутра. На записке
стояло "От Аспера".
Р. немедленно уехала в другую провинцию, унося на спине взгляды
знакомых дам, не лишенные зависти.
Неуловимость волнует больше, чем преступление. Несколько раз полиция
устраивала засады в горных проходах, на берегах рек, в бродах, пещерах и
везде, где только можно было предположить тайные лазейки Аспера. Но
сверхъестественная неуловимость бандита, лишая полицию даже жалкого
утешения в виде стычки или погони, понемногу охладила рвение администрации;
вяло, без воодушевления, как хронически-больной, потерявший надежду на
излечение, принимала она меры канцелярского свойства - отписку и переписку.
Тогда, болея за Аспера, я послал донос с указанием места его постоянного
пребывания, выстроив заранее в глухом лесу небольшой дом. По следу этому
отправились конница и пехота.
Ранним утром, в то время как преследователи приближались к хижине
Аспера, в зеленой чаще раздались выстрелы. Разбойники стреляли из-за
кустов. То были патроны без пуль, укрепленные мною в различных местах леса
и снабженные великолепно скрытыми электрическими проводами; конные
полицейские, проехав по единственной в этом месте тропе, не подозревали,
что копыта их лошадей давили зарытую доску, нажимавшую, в свою очередь,
кнопку. Все это стоило мне больших трудов. Полицейские, бросившись на
выстрелы, никого не нашли; разбойники скрылись. В очаге хижины тлели угли,
остатки пищи лежали на оловянных тарелках, ножи и вилки, кувшины с вином -
все говорило о спешном бегстве. В ящиках под кроватью, на стенах и в
небольшом тайнике было обнаружено несколько париков, фальшивых бород,
пистолетов и огнестрельных припасов; на полу валялись черепаховый веер,
пояс и шелковый женский платок; это сочли вещами любовницы Аспера.
Игра тянулась шесть лет. В окрестностях поют много песен, сложенных
молодежью в честь Аспера. Но Аспер, как я убедился, должен быть пойман. В
последнее время полиция наводнила округ до такой степени, что разбои
прекратились совсем. Уже год, как об Аспере ничего не слышно, и
существование его многими оспаривается.
Я должен спасти его, т.е. убить. Завтра я это сделаю...
Гаккер расстегнул рукав сорочки и показал мне татуировку. Рисунок
изображал букву "А", череп и летучую мышь.
- Я копировал с руки настоящего Аспера, - сказал Гаккер, - полиция
примет рисунок к сведению.
- Я понял. Вы умрете?
- Да.
- Но ведь Жизнь стоит больше, чем Аспер; подумайте об этом, друг мой.
- У меня особое отношение к жизни; я считаю ее искусством: искусство
требует жертв; к тому же смерть подобного рода привлекает меня. Умерев, я
сольюсь с Аспером, зная, не в пример прочим неуверенным в значительности
своих произведений авторам, что Аспер будет жить долго и послужит
материалом другим творцам, создателям легенд о великодушных разбойниках.
Теперь прощайте. И помолитесь за меня тому, кто может простить.
Он встал, мы пожали друг другу руки. Я знал, что эту ночь не усну, и
шел медленно. Аспер, как разбойник, продолжал существовать для меня,
несмотря на рассказ Гаккера. Я посмотрел в сторону гор и ясно по
чувствовал, что бандит там; прячась, караулит он большую дорогу, взводя
курки, и неодолимая уверенность в этом была сильнее рассудка.
"Около одиннадцати часов вечера у скалы Вула, где пропасть, убит
легендарный Аспер. Остановив почтовую карету, разбойник, взводя курок
штуцера, поскользнулся, упал; этим воспользовался почтальон и прострелил
ему голову. Раненый Аспер бросился в кусты, к обрыву, но не удержался и
полетел вниз, на острые камни, усеявшие дно четырехсотфутовой пропасти.
Обезображенный труп был опознан по татуировке на левой руке и стилету, на
лезвии которого стояло имя разбойника. Подробности в специальном выпуске".
Так прочел я в вечерней газете, кипы которой разносились охрипшими
газетчиками. "Смерть Аспера!" - кричали они. Я положил эту газету в особый
ящик редкостей и печальных воспоминаний. Каждый может видеть ее, если
угодно.
ПРИМЕЧАНИЯ
Морганатическая жена - неравнородная, т. е. не принадлежащая к
царствующему роду, не имеющая прав престолонаследия; этих же прав лишались
и дети от такого брака.
Фра-Диаволо (прозвище Михаила Пецца) - известный разбойник.
И да, если бы кто-то написал сценарий по мотивам этого произведения и снял фильм, я была бы в первых рядах зрителей. Я мечтаю увидеть подобный фильм. Я мечтаю так писать.
Постскриптум. Интересно, а новый тэг - "I am SHER locked" - не выглядит слишком глупо?
Создание Аспера
Читать дальше
В мрачной долине Энгры, близ каменоломен, судья Гаккер признался мне
во многом необычайном.
- Друг мой, - заговорил Гаккер, - высшее назначение человека -
творчество. Творчество, которому я посвятил жизнь, требует при жизни творца
железной тайны. Имя художника не может быть никому известно; более того,
люди не должны подозревать, что явления, удивляющие их, не что иное, как
произведение искусства.
Живопись, музыка, поэзия создают внутренний мир художественного
воображения. Это почтенно, но менее интересно, чем мои произведения. Я
делаю живых людей. С этим возни больше, чем с цветной фотографией.
Тщательная отделка мелких частей, пригонка их, чистка, обдумывание
умственных способностей созданного вновь субъекта, а также необходимость
следить за тем, чтобы он поступал сообразно своему положению, - отнимают
немало времени.
- Нет, нет, - продолжал он, заметив на моем лице недоверие и
натянутость, - я говорю серьёзно, и вы скоро это увидите. Как всякий
художник, я честолюбив и желаю иметь последователей; поэтому, зная, что
завтра окончу жизнь, решился доверить вам метод, посредством которого
достиг известных результатов.
Земля скупо создает новые виды растений, животных и насекомых. Мне
пришла мысль внести в роскошное разнообразие природы еще более разнообразия
путем создания новых животных форм. Открытие новой разновидности кокуйо*
или орхидеи увековечивает имя счастливого профессора, тем более мог
гордиться я, если бы удалось мне, - не путём скрещивания, это путь природы,
- а искусственно изменить видовые признаки отдельных особей с сохранением
этих изменений в потомстве. Я нашел верный путь, столь странный, но
бесконечно простой, что вы, если я посвящу вас в свое открытие, должны
изумиться. Однако я молчу, чтобы не сделать бедных животных пасынками
ученого мира, забавными униками: теперь же они - предмет благоговейного
изучения, завоеватели славы своим исследователям.
______________
* Светящийся жук.
Я создал плавающую улитку с новыми органами дыхания; шесть пород
майских жуков, из коих одна особенно замечательна выделением благовонной
жидкости; белого воробья; голубя-утконоса; хохлатого бекаса; красного
лебедя и много других. Как вы заметили, я выбирал общеизвестные, легко
встречаемые виды с целью наискорейшего их открытия учеными. Мои
произведения вызвали фурор; автором считали природу, а я читал о плавниках
новой улитки с улыбкой и нежностью к маленьким тварям, отцом которых был я.
В это время, определяя границы возможного, я занялся деланием людей. Я
придумал их три, выпустив в жизнь: "Даму под вуалью", известного вам "поэта
Теклина" и разбойника "Аспера", относительно которого в стране не
существует двух мнений: это - гроза округа.
Являлось бесцельной забавой производить обыкновенных людей, которых
весьма достаточно. Мои должны были стать центром общего внимания и
произвести сильное впечатление, совершенно так, как знаменитые произведения
искусства; след, задуманный и проложенный мной, должен был глубоко
врезаться в души людей.
Я начал с "Дамы под вуалью" как с опыта. Однажды к прокурору главного
суда в Д. позвонила стройная молодая женщина; лицо ее скрывал черный вуаль.
Она объясняла, что желает видеть прокурора для секретных разоблачений по
сенсационному процессу X., обвиненного в государственной измене. Слуга,
ходивший с докладом, вернулся, но дама скрылась. В один и тот же час того
дня, как обнаружилось, таинственная посетительница приходила с аналогичным
заявлением к сенатору Г., министру юстиции, военному министру и инспектору
полиции и везде скрывалась, не ожидая результатов доклада.
Предположения, возникшие в печати и обществе по поводу этого
необъяснимого случая, доставили мне множество приятных часов. Уличные
газеты кричали о мадам К., любовнице штабного генерала, заинтересованного в
гибели подсудимого, другие, с пеной у рта, объявили даму хитрой выдумкой
консерваторов, подкупленных министерской полицией, старавшейся прекратить
скандал. Третьи, измышляя интригу государств иностранных, обвиняли в измене
правительство и утверждали, что дама под вуалью - морганатическая супруга
принца В., красавица, опасная для мужчин, какое бы высокое положение они ни
занимали. Салонный шепот распространил клевету на женщин света и полусвета;
в таинственной даме олицетворяли подкуп, разврат, интригу, происки партий,
трусость и предательство. Наконец, общим голосом объявлена она была
Марианной Чен, полубольной сестрой капитана Чена, женщиной, которой
чудилось, что она знает всегда и везде правду.
Три года в четырех городах появлялась она, скрываясь от назначенных ею
самой свиданий по разным, но всегда крупным делам, имеющим мировое
значение. Никто не видел ее лица иначе, как на портрете, помещенном ею
вместе с собственноручным письмом в "Парижском Глашатае". Вот этот портрет.
Рассказ Гаккера взволновал меня, я начал верить ему; было здесь нечто,
похожее на эхо в овраге, когда повторенный звук указывает глубину обрыва;
эхом человеческого могущества звучал рассказ Гаккера.
Он подал мне фотографию; удачнее выбрать лицо, выражающее тайну, было
бы трудно: с полузакрытыми, прямо смотрящими глазами под высоким и гордым
лбом белело оно твердым овалом, и сжатые губы, казалось, только что покинул
отнятый от них палец.
- Марианна Чен - символ всего темного, что есть в каждом запутанном и
грозном для множества людей деле.
- Сотворение поэта Теклина, переводчиком которого я состоял до его
смерти, - более трудное дело. Как вы знаете, это писатель из народа, а
художественные требования, предъявляемые самородкам, не превышают обычного,
терпимого уровня; продуктивность их и демократические симпатии обеспечивают
им весьма часто жирную популярность.
В редакциях стал появляться застенчивый деревенский гигант, предлагая
приличные для необразованного человека стихи; на него обратили внимание, а
через год он писал уже значительно лучше. Затем, после нескольких
внушительных фельетонов и критических статей о себе Теклин исчез, изредка
сообщая, что он в Индии, или Бухаре, или Австралии, с быстротой молнии
перекатываясь из одного конца света в другой. Теклин продолжал писать
строго-идейные в социальном смысле стихи; здоровая поэзия его удовлетворяла
широкие слои общества, а слава росла. Я стал переводить его на всевозможные
языки и, могу вас уверить, достиг тоже известности, как недурной
переводчик.
Теклин умер недавно от желтой лихорадки в Палестро. Даже разбогатев,
поэт обходился без прислуги, был вегетарианцем и любил физический труд.
- Вы шутите! - вскричал я. - Но ведь это немыслимо!
- Почему же? - Гаккер искренне удивился. - Разве я не могу сочинить
плохие стихи?
Он замолчал.
II
- Это хорошее было произведение - Теклин, - сказал, выходя из
задумчивости, Гаккер. - Я тщательно сработал его. Но перехожу к тому, кто
мне интереснее всех, - к Асперу; не распространяясь о технике, я оставляю
этот вопрос открытым. В настоящем примере вы увидите черновик, будни
художника.
Аспер - тип идеализированного разбойника: романтик, гроза купцов, друг
бедняков и платоническая любовь дам, ищущих героизм везде, где трещат
выстрелы. Как это ни странно, но ожесточенно борясь с преступностью,
общество вознесло над жуликами своеобразный ореол, давая одной рукой то,
что отнимало другой. Потребность необычайного, - может быть, самая сильная
после сна, голода и любви; писатели всех стран и народов увековечили в
произведениях своих положительное отношение к знаменитым разбойникам.
Картуш, Морган, Рокамболь, Фра-Диаволо, волжский Разин, - все они как бы не
пахнут кровью, и мысль человека толпы неудержимо тянется к ним, как
тянется, визжа от страха, щенок к медленно раскачивающейся голове удава.
Это освежает нервы, и я создал легендарного Аспера. Порывшись в трущобах,
где лица заросли волосами и пропиты голоса, я остановился на беглом, весьма
опасном каторжнике. Не стоило мне больших трудов выгнать его за океан с
помощью денег; он был хорошо известен полиции, его арест был мне невыгоден.
Я воспользовался его именем "Аспер" - взял чужую мышеловку, но посадил в
нее свою мышь. В нашем округе вооруженные грабежи - обычное явление, и я
умело распорядился ими, но не всеми, а лишь такими, где преступники
обходились без насилия и убийства. Создав Аспера, я создал ему и шайку,
после каждого ограбления пострадавший получал коротенькое письменное
уведомление: "Аспер благодарит". В то же время наиболее бедные из крестьян
получали от меня деньги и таинственные записки: "От Аспера щедрого" или
"Свой своему. Аспер". Иногда послания эти становились длиннее; напуганные
фермеры читали, например, следующее: "Я скоро приду. За Аспера - помощник
его, скрывающий имя".
Случалось, что на фермеров этих действительно нападали, но в случае
поимки грабителей они, естественно, протестовали против принадлежности
своей к шайке Аспера, и это еще больше удостоверяло прекрасную дисциплину
неуловимого и, что признавали уже все, отважного бандита.
Дерзость и наглость Аспера обратили на себя особо пристальное
внимание. Сам он, как говорили, появлялся весьма редко, и мнения
относительно его наружности расходились. Воображение пострадавших помогало
мне сильно. Изредка я оживлял впечатления; например, завидя одиноко едущего
по дороге крестьянина, - надевал маску и молча проходил мимо него;
известная рисовка положением заставляла беднягу рассказывать всем о встрече
не с кем иным, как с Аспером. Устроив близ железнодорожной станции потухший
костер, я бросил около него на траву две полумаски, несколько пустых
патронов и нож; это обсуждалось серьезно, как спугнутый ночлег бандита.
Благодеяния его становились все чаще и разнообразнее. Я посылал деньги
бедным невестам, вдовам, умирающим с голоду рабочим, игрушки больным детям
и т.п. Популярность Аспера укреплялась с каждым месяцем, полиция же
выбивалась из сил, отыскивая злодея. Целые деревни подозревали друг друга в
укрывательстве Аспера, но невозможно было уследить ходы и выходы этого
замечательного человека. Однажды, зная, что поселку Гаррах по доносу
фантазера угрожают надзор и обыск, я послал от имени Аспера письмо в газету
"Заря": Аспер удостоверял клятвенно, что Гаррах враждебен ему.
Около этого времени Аспер влюбился.
Молодая дама Р. поселилась недалеко от Зурбагана в вилле своей сестры.
Во время лесной прогулки к ногам ее упал камень, завернутый в лист бумаги.
Подняв упавшее, Р. с испугом и удивлением прочла следующие строки: "Власть
моя велика, но ваша власть больше. Я тайно и давно люблю вас. Не
беспокойтесь; отверженный и преследуемый - я, произнося ваше имя,
становлюсь иным. Аспер". Дама поспешила домой. Семейный совет решил, что
это глупая шутка кого-либо из соседей, и успокоил взволнованную красавицу.
На утро под окном ее нашли целый сад роз; весь цветник, от клумб до
подоконников, был завален гигантскими букетами, а в дереве стены торчал,
удерживая записку, кинжал синей стали с рукояткой из перламутра. На записке
стояло "От Аспера".
Р. немедленно уехала в другую провинцию, унося на спине взгляды
знакомых дам, не лишенные зависти.
Неуловимость волнует больше, чем преступление. Несколько раз полиция
устраивала засады в горных проходах, на берегах рек, в бродах, пещерах и
везде, где только можно было предположить тайные лазейки Аспера. Но
сверхъестественная неуловимость бандита, лишая полицию даже жалкого
утешения в виде стычки или погони, понемногу охладила рвение администрации;
вяло, без воодушевления, как хронически-больной, потерявший надежду на
излечение, принимала она меры канцелярского свойства - отписку и переписку.
Тогда, болея за Аспера, я послал донос с указанием места его постоянного
пребывания, выстроив заранее в глухом лесу небольшой дом. По следу этому
отправились конница и пехота.
Ранним утром, в то время как преследователи приближались к хижине
Аспера, в зеленой чаще раздались выстрелы. Разбойники стреляли из-за
кустов. То были патроны без пуль, укрепленные мною в различных местах леса
и снабженные великолепно скрытыми электрическими проводами; конные
полицейские, проехав по единственной в этом месте тропе, не подозревали,
что копыта их лошадей давили зарытую доску, нажимавшую, в свою очередь,
кнопку. Все это стоило мне больших трудов. Полицейские, бросившись на
выстрелы, никого не нашли; разбойники скрылись. В очаге хижины тлели угли,
остатки пищи лежали на оловянных тарелках, ножи и вилки, кувшины с вином -
все говорило о спешном бегстве. В ящиках под кроватью, на стенах и в
небольшом тайнике было обнаружено несколько париков, фальшивых бород,
пистолетов и огнестрельных припасов; на полу валялись черепаховый веер,
пояс и шелковый женский платок; это сочли вещами любовницы Аспера.
Игра тянулась шесть лет. В окрестностях поют много песен, сложенных
молодежью в честь Аспера. Но Аспер, как я убедился, должен быть пойман. В
последнее время полиция наводнила округ до такой степени, что разбои
прекратились совсем. Уже год, как об Аспере ничего не слышно, и
существование его многими оспаривается.
Я должен спасти его, т.е. убить. Завтра я это сделаю...
Гаккер расстегнул рукав сорочки и показал мне татуировку. Рисунок
изображал букву "А", череп и летучую мышь.
- Я копировал с руки настоящего Аспера, - сказал Гаккер, - полиция
примет рисунок к сведению.
- Я понял. Вы умрете?
- Да.
- Но ведь Жизнь стоит больше, чем Аспер; подумайте об этом, друг мой.
- У меня особое отношение к жизни; я считаю ее искусством: искусство
требует жертв; к тому же смерть подобного рода привлекает меня. Умерев, я
сольюсь с Аспером, зная, не в пример прочим неуверенным в значительности
своих произведений авторам, что Аспер будет жить долго и послужит
материалом другим творцам, создателям легенд о великодушных разбойниках.
Теперь прощайте. И помолитесь за меня тому, кто может простить.
Он встал, мы пожали друг другу руки. Я знал, что эту ночь не усну, и
шел медленно. Аспер, как разбойник, продолжал существовать для меня,
несмотря на рассказ Гаккера. Я посмотрел в сторону гор и ясно по
чувствовал, что бандит там; прячась, караулит он большую дорогу, взводя
курки, и неодолимая уверенность в этом была сильнее рассудка.
"Около одиннадцати часов вечера у скалы Вула, где пропасть, убит
легендарный Аспер. Остановив почтовую карету, разбойник, взводя курок
штуцера, поскользнулся, упал; этим воспользовался почтальон и прострелил
ему голову. Раненый Аспер бросился в кусты, к обрыву, но не удержался и
полетел вниз, на острые камни, усеявшие дно четырехсотфутовой пропасти.
Обезображенный труп был опознан по татуировке на левой руке и стилету, на
лезвии которого стояло имя разбойника. Подробности в специальном выпуске".
Так прочел я в вечерней газете, кипы которой разносились охрипшими
газетчиками. "Смерть Аспера!" - кричали они. Я положил эту газету в особый
ящик редкостей и печальных воспоминаний. Каждый может видеть ее, если
угодно.
ПРИМЕЧАНИЯ
Морганатическая жена - неравнородная, т. е. не принадлежащая к
царствующему роду, не имеющая прав престолонаследия; этих же прав лишались
и дети от такого брака.
Фра-Диаволо (прозвище Михаила Пецца) - известный разбойник.
И да, если бы кто-то написал сценарий по мотивам этого произведения и снял фильм, я была бы в первых рядах зрителей. Я мечтаю увидеть подобный фильм. Я мечтаю так писать.
Постскриптум. Интересно, а новый тэг - "I am SHER locked" - не выглядит слишком глупо?
@темы: Завтрак, Ассоциации, I am SHER locked, Фильмы, которые я никогда не посмотрю:(, Чужое, но не чуждое